Однажды
И вот вдруг ты понимаешь, что эти люди, играющие музыку, рисующие, улыбающиеся с фотографий, добивающиеся чего-то или ничего не желающие, находящие и теряющие, повторяющие твои же ошибки и допускающие новые, бьющие посуду, гуляющие пьяными под дождём, ещё полные надежд или уже опустошённые, наивные или циничные, читающие Пруста или не читающие вовсе, жертвы соцсетей, обладатели трёх телефонов и тридцати неврозов, вызывающие ярость или невольное уважение, умные и невзрачные или глупые и красивые, инертные или готовые делать революцию - все как один младше тебя; и ты останавливаешься, и оглядываешься по сторонам, и осознаёшь, что это та самая мелюзга, на которую ты привык не обращать внимания, потому что думал, будто у тебя есть молодость и ты волен её тратить, как вздумается, а вот этим рано ещё, но теперь они - те, кто на пять, на восемь лет младше - как-то мгновенно сделались из декораций декораторами, и ты думаешь, а была ли она на самом деле, твоя молодость, и был ли декоратором ты сам, или ты просто какой-то совершенно незначительный элемент теперь уже их мира, и становится тебе не тошно, не горько и даже не обидно, а попросту пусто, и ты не рискуешь приближаться к этой новой поросли, потому что знаешь, что источаешь яд, который им пробовать ещё рано, успеют отравиться, когда сами чего-то лишатся, и уходишь в свои внутренние глубины, где только тусклая слежавшаяся пыль осталась от прежних стремлений и замыслов, и кладёшь на могилу того, кем был некогда, пару засохших цветков с ломкими почернелыми лепестками, и остаёшься один, не отвечая на звонки и письма, потому что напряжённо мыслишь, пытаясь уловить, когда же это случилось, когда, в каком году, в какую глухую полночь, после какого слова, или вздоха, или скрежета зубовного, или поцелуя, или удара ты постарел - и ставишь перед собой бокал, и подливаешь туда чего-нибудь снова и снова, и пьёшь сутки напролёт, а время снаружи и смерть внутри сидят напротив и молча кивают, подтверждая твоё усталое самоотрицание.